Мои ленинградцы Наша страна 27 января отметила 80 лет со дня полного снятия блокады гитлеровскими войсками города Ленинграда, которая длилась почти 900 дней (по факту 872 дня). В этой связи я хочу рассказать о моей маме Людмиле Алексеевне Козейчук (в девичестве Фёдорова). К началу Великой Отечественной войны моя мама окончила I курс Ленинградского института точной механики и оптики (ЛИТМО). В июле 1941 года студентов ленинградских вузов мобилизовали на сооружение оборонительных укреплений под городом Луга Ленинградской области, которые находились в 70 км от города Ленинграда, и впоследствии именно те самые противотанковые рвы не позволили танкам Гудериана сходу овладеть городом-колыбелью Октябрьской революции. Мама мне рассказывала, что когда они рыли те противотанковые рвы, то над ними пролетали немецкие самолёты, и из них сбрасывали листовки с таким текстом: «Милые дамочки, не ройте ваши ямочки – они не остановят наши таночки». После окончания земляных работ их студенческий отряд снова вернули в Ленинград. Рассказала мне мама и о первом бомбовом налёте на город 9 сентября 1941 года, при этом налёте были разбомблены основные продовольственные склады города (Бадаевские склады), где хранился основной продовольственный запас города Ленинграда. Горели те склады почти неделю и их не тушили, горящий расплавленный сахар просто стекал в Неву, но эту горящую сахарную реку охраняли вооруженные красноармейцы, и никому из жителей города не позволяли даже приближаться к этому сахару… А потом началась жизнь в осаждённом городе. Мама была записана в студенческий отряд, который делал ежедневные обходы по квартирам горожан: записывали нужды жителей, которые уже не могли передвигаться, носили им воду, отоваривали их продовольственные карточки, фиксировали умерших жителей. По ночам дежурили на крышах закреплённых домов с целью тушения зажигательных бомб, сбрасываемых немецкими самолётами во время ночных бомбардировок города. Для этой цели выдавали специальные брезентовые фартуки и рукавицы, и кузнечные щипцы, которыми нужно было захватить эту бомбу и потом утопить её в бочке с водой, а зимой просто сбрасывать их во двор. На крышу дома, где моя мама дежурила, на её удачу, ни одна такая бомба не попала, а вот некоторые девчонки из их отряда получали ожоги от таких «зажигалок». Видела она и цепочки зелёных сигнальных ракет, вспыхивающие в разных концах города, которыми немецкие диверсанты давали целеуказания немецким лётчикам… Свою маму, умершую на её руках от голода в феврале 42 года, она завернула в простыню, и отвезла на пункт сбора умерших, где ей сказали, что хоронить их будут в апреле, когда оттает земля… Её папа, работник Кировского завода, в одном из дней января 42 года ушёл на работу и обратно не вернулся… Это были мои дедушка и бабушка. И ведь правильно говорили: нет такой семьи в России, которой не коснулась бы Великая Отечественная война. За эту победу Советский Союз заплатил дорогую цену. Маму вместе с институтом эвакуировали в марте 42 года по «Дороге жизни» – льду Ладожского озера. Она рассказывала мне, что им навстречу шли машины с продовольствием, у которых в кабине были сняты дверцы, чтобы в случае её проваливания под лёд водитель смог быстро покинуть машину и не уйти с ней под лёд. В эвакуации мама работала санитаркой в эвакогоспитале, сначала в городе Кисловодске, а потом в связи с угрозой захвата немцами Кисловодска их госпиталь был переведён в город Алма-Ату. В этом госпитале мама познакомилась с моим будущим папой, который раненым лежал там на излечении. Он был студентом того же института, в котором училась и она! Папа к началу Великой Отечественной войны окончил уже 3 курса этого института. Мне старшая сестра рассказывала ещё о таком эпизоде: в осаждённом городе работали театры, представления для жителей города были бесплатными. Мама туда ходила, там было тепло, и чувство голода уже не так донимало. А однажды случился обстрел города, в зале погас свет, началась паника и давка… Мама прижалась к стенке и это её спасло. Но после этого случая у неё развилась болезнь клаустрофобия – боязнь закрытого пространства. Когда она ходила в гости к сестре, а та жила на 8 этаже, никогда не пользовалась лифтом. В 2019 году мне удалось посетить город Санкт-Петербург, и я, конечно, не мог не побывать на мемориальном комплексе «Пискарёвское кладбище». К памятному знаку «1942-й год» я возложил гвоздики: быть может, мои дедушка и бабушка там и покоятся… Андрей Козейчук. На фото: Мои родители (ленинградские студенты), 1946 год. |
Мои родители — ленинградцы
